Мюзикл “Сансет бульвар” поставлен по мотивам одноименного фильма Билли Уайлдера, снятого на студии “Парамаунт” в 1950 году. Сценарий написан по мотивам рассказа самогоУайлдера и Брэклетта “Банка фасоли” (“A Can of Beans”). В фильме очень верно передана атмосфера закулисья Голливуда с его интригами и неизбежной расплатой за короткий миг славы. Фильм получил одиннадцать номинаций на “Оскар” и три награды: за лучший сценарий, декорации и лучшую постановку. В главной роли звезды Великого Немого Нормы Дезмонд снялась Глория Свансон. Эта роль стала для нее биографичной – сама Глория также принадлежала к поколению актрис немого кино. Кроме того, прославленный режиссер Де Милль сыграл в фильме самого себя, дворецкий Макс также имеет реальный прототип (это режиссер Эрик фон Строхейм), и студия “Парамаунт” также присутствует на экране. Рассказ печальной истории ведется от имени уже мертвого человека, что еще более усиливает общий настрой от сюжета.

Идея создания этого мюзикла впервые пришла Эндрю Ллойду Уэбберу в голову в начале ‘70-х годов. Надо заметить, что идея эта принадлежала не ему, а знаменитому бродвейскому режиссеру Хэлу Принсу, который, собираясь выкупить права на постановку у студии “Парамаунт”, на которой, собственно, снимался оригинальный фильм, первоначально обратился к американскому композитору Стивену Сондхейму. Когда же Сондхейм отверг предложение, Принс попробовал заинтересовать Эндрю. Тот отнесся к предложению без энтузиазма, однако все же посоветовался с Тимом Райсом, его постоянным соавтором в то время. Тим в то время был полностью захвачен идеей мюзикла об Эве Перон и отговорил Эндрю заниматься этим проектом.

Несколько лет спустя, во время работы над “Призраком Оперы”, Эндрю встретился с драматургом Кристофером Хэмптоном и предложил работать вместе. Однако Хэмптона идея о монстре, живущем в подвалах Парижской Оперы, не заинтересовала, и он предложил свою: музыкальную постановку по мотивам фильма Билли Уайлдера “Сансет бульвар”, права на которую он безуспешно пытался выкупить какое-то время назад. Это ему не удалось по той простой причине, что сделка уже была заключена с другим человеком – а именно, с Ллойдом Уэббером, который все же решил остановиться на этой идее поподробнее.

Первая, сырая версия спектакля была готова к 1991 году, и первые тексты были написаны Эми Пауэрс, 28-летней юристкой, писавшей тексты для звукозаписывающей компании “CBS Records”. Однако, по тем или иным причинам, тексты не понравились, и было решено найти другого автора. Им стал Дон Блэк – известный в Великобритании автор текстов, с которым Эндрю работал еще над мюзиклом “Скажи мне об этом в воскресенье”, а позже к нему присоединился и Кристофер Хэмптон. Вместе они написали и сценарий для постановки. Втроем они работали на вилле Эндрю на юге Франции. Так, как-то Дон и Кристофер попросили Эндрю написать для них мелодию, на которую они могли бы положить текст о зарождении кинематографа. За одну ночь на свет появилась очень красивая песня “New Ways to Dream” (“Новые просторы для мечты”).

Не все мелодии, появившиеся в “Сансет бульваре”, были написаны непосредственно для него. Так, мелодия для арии Джо Гиллиса “Сансет Бульвар” впервые появилась в песне, написанной с Тимом Райсом для альбома Мэйнарда Уильямса “Десять песен”, называвшейся “Turning” (“Повернувшись”). Слова звучали так:

И так далее. Песня исполняется от лица некоего красавца, который на вечеринке знакомится с потрясающей девушкой. В 1971 году мелодия (уже в переработанном виде) планировалась использоваться для фильма “Gumshoe”, и новый текст звучал так:

Многие называли мюзикл “Призрак номер два”. В каком-то смысле история действительно повторялась – только теперь в роли ужасного влюбленного существа выступала постаревшая звезда экрана, все еще мнящая себя молодой и красивой, а в роли молоденькой певицы – тоже молодой сценарист, мечтающий пробиться в Голливуде. Но, конечно, сюжет, повествующий о событиях дней сравнительно недавних, получился гораздо более циничным и жестким. Режиссером постановки стал Тревор Нанн, до этого работавший с Эндрю над “Кошками”, “Звездным экспрессом” и “Аспектами любви”, а декорациями занимался Джон Напьер, также работавший над многими театральными постановками, и “Кошками” в том числе. Над оркестровками вместе с Эндрю работал Дэвид Каллен, его постоянный партнер. Постановка была очень дорогостоящей – роскошные декорации и самая новейшая техника – что, кстати, принесло свои проблемы: микрофоны были настолько чуткими, что реагировали даже на звуки с улицы. В итоге премьеру пришлось отложить на 13 дней, чтобы уладить все недоразумения. Она состоялась 12 июля 1993 года в Лондоне, в театре Адельфи.

Постановка начинается с увертюры, где звучат несколько тем, появляющихся позже в спектакле. Глазам зрителей предстает внутренний дворик роскошного особняка, бассейн, и в нем – тело молодого человека. Раздается голос Джо Гиллиса, рассказывающий, что в этом доме произошло убийство, и убийца – “величайшая в мире актриса”. От толпы зевка отделяется мужчина – это сам Джо. Он предлагает познакомиться с реальными фактами и начинает рассказ. Прием введения рассказчика вообще очень распространен – так, в роли рассказчика выступает и Иуда в “Иисусе Христе - Суперзвезде”, и Че в “Эвите”.

Действие переносится на шесть месяцев назад, и Джо, молодой сценарист, рассказывает о том, как он только что приехал в Голливуд. Звучит песня “Let’s Have Lunch” (“Давай позавтракаем вместе”). Джо присоединяется к толпе таких же молодых людей, рассчитывающих пробиться в Голливуде. По дороге к продюсеру, у которого он надеется найти работу, его атакуют двое из службы проката автомобилей: Джо не заплатил за машину. Но пока он находит способ отделаться от них. По дороге он встречается со старыми друзьями, которые как-то закрепились, но они не могут ему помочь. А его агент считает, что на Джо не стоит тратить время. У продюсера Шелдрейка он знакомится с Бетти Шейфер, работающей на студии и давшей уничтожающую рецензию на его сценарий. В итоге Шелдрейк также оставляет его без работы. Джо собирается покинуть студию в какофонии обрывков бесчисленных телефонных разговоров и снова натыкается на Бетти, которая говорит ему, что один из его сценариев ей действительно понравился, и она попробует предложить его Шелдрейку. Однако Джо гордо отказывается. Но в итоге они все же договариваются о встрече – и за это Бетти отвлекает поджидающих Джо и его машину горилл. Джо уезжает.

Звучит центральная тема мюзикла, и Джо видит перед собой роскошный особняк на бульваре Сансет. Он решает спрятаться там от преследователей. Он ставит машину в пустой гараж и входит в дом ,тоже кажущийся пустым. Неожиданно он слышит голос хозяйки, и неведомо откуда взявшийся дворецкий провожает его в гостиную, ни о чем не спрашивая. На стенах повсюду развешаны фотографии, а у дальней стены стоит орган. Дворецкий удаляется, и вскоре появляется сама хозяйка – Норма Дезмонд. На ней черная шелковая пижама и черные очки, а волосы повязаны тигровым шарфом. Она выглядит моложе своих лет (ей где-то около пятидесяти) и видно, что в молодости она была очень красива. Норма принимает его за человека, пришедшего похоронить ее обезьянку – чего Джо сначала не понимает – но почти не замечает его. Она тихо напевает обезьянке колыбельную (“Surrender” – “Сдаться”), и лишь позже, понимая, что Джо – не то, за кого она приняла его, приказывает ему убираться. Но Джо наконец-то узнает ее и восклицает: “Вы были великой!” “Я и есть великая! – в ярости отзывается Норма. – Это фильмы стали мелкими!” Норма поет свою самую, пожалуй, сильную песню – “With One Look” (“Лишь один взгляд”). Песня немедленно стала хитом – ее пели многие, и в том числе Барбра Стрейзанд.

Джо замечает: “Я тут ни при чем, я только писатель”, и Норма неожиданно решает, что он ей пригодится. Она написала сценарий для картины (естественно, с собой в главной роли) и хочет, чтобы Джо помог ей его доработать. Картина будет называться “Саломея”, и то, что главной героине всего шестнадцать, Норму не смущает, зато смущает Джо. Он видит, что сценарий ужасен. Но с другой стороны, ему жаль Норму, и он не хочет говорить ей этого. В итоге Норма фактически покупает себе Джо, чтобы тот работал на нее. Теперь он будет жить в этом особняке. Макс провожает его в его комнату и заодно рассказывает ему историю Нормы: когда-то мужчины готовы были отдать все за розу из ее рук, и каждую неделю она получала по десять тысяч писем. Он олицетворяла собой Голливуд. Теперь ее практически забыли, но она все равно осталась величайшей актрисой всех времен.

Этим же вечером Джо встречается с Бетти, как и обещал. Местом встречи она выбрала кафе “У Шваба” – место, где собираются все киношники, обсуждая последние новости – кому дали роль, кто пролетел на просмотрах, и так далее (“Every movie is a Circus”). Они обсуждают сценарий и в итоге решают вместе работать над ним. Бетти подбадривает Джо, уговаривает его не сдаваться.

Поздно вечером, когда он возвращается в особняк Нормы, его ждет выговор от Макса за то, что его не было на месте, когда хозяйка хотела его видеть. Джо очень скоро начинает понимать, что работа займет не пару дней, как он надеялся, а недели, если не месяцы. К тому же, Норма не дает ему работать, отвергая его поправки и требуя своего присутствия в каждой сцене. Единственным развлечением в особняке становится ежевечерний просмотр фильмов с участием Нормы. Весь дом является одним большим храмом, где она – верховное божество, а Макс – ее преданный жрец. Между делом Джо узнает, что теперь Макс пишет все письма от поклонников для Нормы – чтобы она верила в то, что ее все еще хотят видеть. Норма, наблюдая за собой на экране, вспоминает старое время, когда кинематограф был еще молодым, как и она сама ( “New Ways to Dream” – “Новые просторы для мечты”). Она говорит, что ничего не изменилось: она еще даст миру новую мечту. Джо искренне тронут: ему жаль звезду, живущую отблесками былого величия.

Так проходит какое-то время. Джо по-прежнему живет у Нормы, потихоньку заканчивая сценарий. Ничего своего он уже не пишет, проводя время за игрой в солитер. У Нормы ему живется неплохо, но его машину все же забрали, да и наличных денег так и не появилось. Норма, появляясь, объявляет, что сегодня Макс понесет сценарий на студию “Парамаунт”, режиссеру Де Миллю (а надо заметить, в то время это был едва ли не самый прославленный режиссер в Голливуде). Норма не сомневается в успехе. Джо заговаривает о своем уходе, однако Норма настроена решительно против. Она нуждается в его поддержке, и он не может вот так уйти. Видя ее бурную реакцию и слезы, Джо решает остаться хотя бы до ответа режиссера. Что фактически означает, насовсем.

Наступает день рожденья Джо, и Норма, желая его порадовать, нанимает ему целую армию портных, чтобы они приодели его как следует. Джо смущен, но продавцы советуют ему не беспокоиться, ведь хозяйка платит (“The Lady’s Paying”). Здесь нежная мелодия из “Surrender” звучит совсем по-другому – быстро и агрессивно. Джо ощущает себя куклой для Нормы и пытается протестовать, но как всегда, поддавшись ее мольбам, уступает. Также он соглашается присутствовать на ее новогоднем празднике, хотя куда с большей радостью он предпочел бы отправиться на вечеринку к своим друзьям.

На дворе вечер накануне Нового Года. Дом Нормы сияет огнями, играет небольшой оркестр – похоже, ожидаются сливки общества, но пока еще никто не пришел. На лестнице появляется Норма в сверкающем вечернем платье, черных перчатках и с перьями райской птицы в прическе. Она дарит Джо золотой портсигар, на крышке которого выгравировано “Без ума от мальчика” (“Mad about the boy”). Джо не знает, как это воспринимать. Она приглашает его на танго, и вместе, танцуя, они поют арию “The Perfect Year” – “Чудесный год”:

We don’t need a crowded ballroom

Everything we want is here

And face a face

We will embrace

The perfect year.

Норма легонько целует Джо, а затем, кончив танец, они наливают себе шампанского. Джо интересуется, когда же придут другие гости, и узнает, что никого не будет: Норма устроила этот праздник только для них двоих. Она признается ему в любви и уже строит увлекательные планы их совместного будущего. Джо шокирован и, кроме того, его возмущает, что Норма даже не потрудилась спросить его, любит ли он ее. Он пытается убедить ее, что он не тот, кто ей нужен, она же понимает, что он не хочет ее, и убегает к себе в спальню. Джо почитает за лучшее уйти и отправляется на вечеринку к Арти, его приятелю и жениху Бетти, отчаянно мечтая об обществе людей своего возраста. С радостью он погружается в буйную атмосферу вечеринки, и Бетти тоже там (“This Time Next Year” – “В это же время в будущем году”). Она радостно рассказывает Джо, что Шелдрейк согласился поработать над его сценарием “Слепые окна”, и что теперь они должны приступать как можно скорее. Джо замечает, что она похожа на него самого когда-то давно – он тоже думал, что его талант окажется востребованным, и кинобоссы падут к его ногам. Но Бетти настаивает, и Джо соглашается поработать вместе. Арти соглашается приютить его, и он радостно набирает номер особняка Нормы, чтобы сказать ей, что он уходит. Но трубку берет Макс и сообщает, что Мадам перерезала себе вены его бритвой. На вечеринке шумно приветствуют наступление Нового года. Джо выбегает вон – он спешит в особняк. Он находит Норму с уже перевязанными руками – Макс поддерживает ее. Она приказывает Джо уйти, говоря, что у великих актрис и гордость великая. Джо не может оставить ее так, и, целуя, поздравляет с Новым годом. Норма не понимает, что это лишь жалость, а не любовь, и страстно отвечает на поцелуй. На этом первый акт заканчивается.

Действие второго акта начинается уже летом. Джо в солнечных очках сидит у бассейна. Он обращается к публике с арией “Sunset Boulevard”, в которой обличает весь продажный мир Голливуда и себя, ставшего его частью и живущего за счет стареющей актрисы из жалости к ней а также потому, что так удобнее. Он обеспечил себе шикарную жизнь – но ценой своей свободы и своего таланта:

Появляется Норма и радостно сообщает, что режиссер Де Милль хочет встретиться с ней по поводу написанного ей сценария. Джо настроен достаточно скептически, однако Норма не желает этого замечать. После долгой подготовки она наконец уезжает на студию, где молодой охранник, после того, как она назвала себя, приветствует ее оскорбительным “Какая еще Норма?” К счастью, находится человек, узнавший ее, и ее провожают внутрь. Де Милль, узнав, что она приехала, не выражает никакого энтузиазма, но все же соглашается поговорить с ней. Встретившись же, они ведут себя как старые друзья. Отчасти это так и есть – ведь Норма играла во многих картинах Де Милля. Разница в том, что он до сих пор на коне, а вот она… Но когда знакомый осветитель направляет на нее прожектор, она словно возвращается к ослепительным дням своего прошлого (“As if We Never Said Goodbye” – “Словно мы никогда не расставались”). Эта песня обращена и к кинокамере, и к ее публике, и ко всем, кто составлял ее нереальный мир:

Тем временем Джо, ждущий Норму у выхода, вновь видит Бетти. Она упрекает его, что он не появлялся с самого Нового года, и их проект положили на полку. Джо обещает, что теперь он возьмется за ум. Неожиданно на Джо натыкается Шелдрейк, и вдруг становится ясна причина, по которой о Норме вспомнили: Шелдрейку позарез нужна ее роскошная старинная машина для съемок его нового фильма. Макс приказывает ему убираться, боясь, что это услышит Норма. Норма же тем временем, упоенная своим триумфом, убеждает Де Милля, как хорошо они будут снова работать вместе. Однако тот, заявив, что у него уже новый проект в работе, тихонько выпроваживает ее. Норма, не заметив этого, уезжает, счастливая. А сам Де Милль, в ответ на нелестные замечания юных актеров относительно Нормы, говорит, что в семнадцать лет она была потрясающа, добавляя, что в то время она не знала поражений (“Never known the meaning of surrender”).

В кабинете Бетти работа подошла к концу, и они оба радуются этому. Бетти рассказывает ему свою историю: как из нее хотели сделать профессиональную актрису, да не вышло. Еще ее бабушка работала в Голливуде, и оба родителя – тоже. Также она говорит ему, что Арти возвращается из поездки и хочет немедленно пожениться. Однако она сама уже этого не хочет. На вопрос Джо, что же случилось, она отвечает: “Случился ты”. Вместе они поют дуэт “I’m Too Much in Love to Care” – “Я слишком влюблен, чтобы думать”. Там же, в кабинете Бетти, они и остаются до утра.

Ранним утром Джо пробирается обратно в особняк, и Макс просит его сделать это незаметно, чтобы не тревожить Мадам. Джо спрашивает, что будет, когда Норма поймет, что на студии не собираются снимать ее картину, и Макс отвечает, что она никогда этого не узнает: он сделал ее звездой и никогда не позволит обидеть ее. Выясняется, что Макс – не кто иной, как знаменитый режиссер Макс фон Майерлинг, снимавший все ранние картины Нормы и бывший ее первым мужем. Когда они встретились, говорит он, ей было всего шестнадцать, и она была наивным ребенком. С ее помощью он изменил мир кинематографа, а потом, когда она перестала нуждаться в нем, он стал ее дворецким, чтобы только быть рядом. И теперь он не позволит ей сдаться.

Норма же тем временем набирает номер Бетти. Она решила, что той лучше все знать о своем новом возлюбленном. Она рассказывает Бетти, что Джо живет вовсе не с матерью. И не с компаньоном. Лучше ей самой спросить его и посмотреть, что он ответит. Врывается Джо, и, выхватив трубку, кричит Бетти, что это правда. Он приглашает ее приехать в особняк. Норма пытается вымолить у Джо прощение, уверяя, что она сделала это лишь потому, что очень любит его и не хочет терять. Джо спускается вниз и не видит, что Норма следует за ним с револьвером. Приезжает Бетти, боясь услышать правду, и Джо, издеваясь над собой, показывает ей свое жилище, а затем Бетти видит Норму. Она спрашивает, зачем Джо звал ее, и он говорит, что эта история стара как мир: “The world is full of Joes and Normas” (“В мире полно таких Джо и Норм”). Бетти уговаривает его уйти вместе с ней, но он кричит, что идти ему некуда, и начинать новую жизнь уже поздно. Он цинично насмехается над собой, Нормой и Бетти, говоря, что он уже не тот, чтобы жить в дешевой комнатушке; уж лучше он останется здесь, вот только место для жены вряд ли найдется. Бетти лучше выйти замуж за Арти или дурака вроде него, а он всегда будет рад пригласить ее поплавать в его бассейне (все это время звучит центральная тема мюзикла). Бетти в слезах убегает в дождь и темноту. Норма, решившая, что Джо остается с ней, пытается его благодарить, но тот ее отталкивает. Он сообщает ей, что уходит, но есть еще кое-что, что он должен сказать ей: во-первых, никто никогда не снимет фильм по ее безнадежному сценарию, им нужна всего лишь ее машина. Она никому не нужна. И это Макс, кто пишет все эти письма от поклонников. “Nothing wrong with being fifty, unless you’re acting twenty” (“Ничего страшного в том, чтобы быть пятидесятилетней, если только ты не стремишься играть двадцатилетнюю”), - едко замечает он (Кстати, в лондонской постановке это звучало как “…being your age”, поскольку Эндрю замечал, что в Голливуде практически всем за пятьдесят, поэтому такая расплывчатая формулировка будет уместнее). Норма, не вполне понимая, что делает, кричит: “Никто не может покинуть звезду!” и стреляет в Джо, который уже подходит к дверям. Затем еще и еще. Джо некоторое время еще продолжает идти, затем падает в бассейн.

Звучит тема “Surrender”, и зрители видят ту же сцену, что и в начале спектакля. Слышен голос журналиста, говорящего, что Норма пребывает в шоке после случившегося. Неожиданно сама Норма появляется на лестнице. На ней костюм Саломеи, и в руке она держит револьвер. Видно, что она не отдает себе отчета в том, где находится и что происходит – она полностью погрузилась в свой мир. Она растерянно спускается, повторяя отрывочные фразы из песен. На вопрос, где она, Макс отвечает, что она на съемках, это лестница дворца, и все ждут ее танца. Да, теперь понятно – это съемки, и она играет Саломею. А вспышки вокруг – конечно, это софиты. Макс приказывает: “Свет! Камера! Начали!” Норма-Саломея начинает петь (звучит тема “Surrender”): “Just like me, he never could surrender”. Прервавшись на полуслове, она обращается к Де Миллю (которого, естественно, здесь нет): “Я не могу продолжать. Я слишком счастлива… Я обещаю, я никогда не покину вас снова. Это моя жизнь – так будет всегда. Все остальное неважно – есть только мы, и камеры, и все вы – замечательные люди там, в темноте… А теперь, господин Де Милль, я готова к съемке!” Она продолжает спускаться по ступенькам, и звучит тема “With One Look”. Норма вскидывает голову для своего последнего выступления:

Перед Бродвеем шоу решили опробовать в Лос-Анджелесе. Место было хорошо еще и тем, что действие спектакля происходило там же. Но встали проблемы с выбором актрисы на главную роль. С одной стороны, Люпон, безусловно, справилась с ролью. Однако знаменитый бродвейский критик Фрэнк Рич (известный как бродвейский мясник) не упустил возможности и заявил, что Люпон в роли Нормы неубедительна (в принципе, нехарактерный для американца жест, поскольку известно, что для американского критика “американское” означает “отличное”, а Люпон была американской актрисой). К тому же, студия “Парамаунт”, которая вложила в постановку 6 млн. долларов (что составляло половину бюджета), желала видеть в главной роли киноактрису Гленн Клоуз (в частности, известную по роли Круэллы в фильме “101 далматинец”, а также по фильму “Опасные связи”). Выбор небезосновательный, учитывая, что у Гленн уже имелся театральный опыт и, что более важно, голос. Эндрю не был уверен, но после прослушиваний убедился, что Гленн подходит идеально. К счастью, с Люпон он сумел расстаться достаточно мирно: ей выплатили миллион долларов, и Эндрю послал ей цветы, но не извинение; в итоге актриса отзывалась о нем не иначе как о человеке “бесчувственном и с очень плохой кармой”. В лос-анжелесскую постановку была добавлена песня “Every Movie’s A Circus”, а сама постановка стала гораздо более мрачной в сравнении с лондонской. Премьера состоялась 9 декабря 1993 года в театре Шуберт, а вечеринка по случаю премьеры – в студиях “Парамаунт”, и среди гостей были Рональд Рейган с супругой. Лос-Анджелес был покорен спектаклем.

Гленн Клоуз должна была играть и в Нью-Йорке, где для спектакля уже был найден театр – Minskoff Theatre, и вновь встала проблема с исполнительницей роли в Лос-Анджелесе. Первоначально на роль утвердили актрису Фэй Данауэй, известную по фильмам “Бонни и Клайд” и “Чайнатаун”. Трудность заключалась в том, что Фэй не была поющей актрисой. Она начала брать уроки вокала, но дело продвигалось очень медленно, и было ясно, что они не успеют уложиться в сроки. Руководители постановки выпустили заявление, где подтвердили, что, к сожалению, мисс Данауэй не будет играть, как было объявлено вначале. Данауэй пришла в ярость, о чем объявляла во всеуслышание, а Эндрю в свою очередь опубликовал письмо, где заявил, что сделал это для ее же блага: мол, так он избавил ее от нелестных комментариев критиков, и она еще будет ему благодарна. Иными словами, это значило, что Фэй не умеет петь. Композитору можно поверить, но Фэй отреагировала подачей в суд, утверждая, что реальные мотивы для снятия ее с роли были финансового характера. В принципе, дело можно было легко выиграть, однако компания предпочла выплатить Фэй сумму около 2 млн. долларов, с тем, чтобы она отозвала иск и они избежали скандала.

Премьера в Нью-Йорке прошла весьма успешно, собрав немало восторженных отзывов критиков – вещь в принципе редкая для Эндрю. Гленн Клоуз была неподражаема. Однако и с ней Эндрю чуть было не поссорился по вине одного из своих служащих – слава богу, все удалось вовремя урегулировать. Билеты на спектакль были распроданы надолго вперед, однако приходящих сумм не хватало, чтобы перекрыть огромный бюджет постановки. К тому же, возможно, сюжет оказался слишком тяжелым для широкой публики, и спектакль имел хоть и большую, но все же ограниченную аудиторию. Компания, объявив первоначально, что “Сансет бульвар” станет вторым “Призраком оперы”, вскоре поняла, что несколько ошиблась в своем прогнозе. Проблема заключалась также и в том, что этот спектакль был предназначен в первую очередь для больших городов, мегаполисов: его нельзя было провезти стремительным туром по всей стране – практика весьма распространенная в музыкальном театре (тур все же был – и там Норму играла Бетти Букли – американская актриса, также игравшая Гризабеллу в “Кошках” на Бродвее – но его постигла неудача с финансовой точки зрения; он окупился только в Чикаго). На Бродвее спектакль окупил себя на 97%, но для Ллойда Уэббера это никак нельзя было считать удачей – особенно учитывая баснословно дорогую постановку. В Германии спектакль шел недолго, хотя и “Кошек”, и “Звездный экспресс”, и “Призрака оперы” немецкая публика приветствовала с большим воодушевлением. Впрочем, проблем в этом случае были опять-таки скорее финансового плана, поскольку Really Useful Group взялась сама продюсировать постановку, не зная и не учитывая реалий немецкого рынка. Что же касается самого шоу, то многие считают (и небезосновательно), что музыка и сюжет относятся к числу лучших у Эндрю. Да, конечно, это не детская постановка с веселыми кошками и поездами – как уже говорилось, спектакль рассчитан на достаточно ограниченную аудиторию, а с коммерческой точки зрения это, несомненно, серьезный минус.

Спектакль шел на Бродвее три с половиной года – что можно считать успехом для любого шоу, но не для постановки Ллойда Уэббера. Как раз в то время на Бродвее открылась “Мисс Сайгон” – знаменитый спектакль Шонберга и Бублиля, поставленный Камероном Макинтошем – и “Сансет Бульвар” начал проигрывать. Последней Нормой в Нью-Йорке стала Элейн Пейдж – прославленная британская театральная актриса, впервые сыгравшая Эвиту, Гризабеллу в “Кошках” и Флоренс в “Шахматах” (роль, кстати, была написана специально для нее). До этого она играла Норму в Лондоне в течение девяти месяцев, после чего ее сменила Петула Кларк, ставшая последней Нормой в Уэст-Энде, где спектакль закрылся 5 апреля 1997 года. И в Лондоне, и в Нью-Йорке спектакль закрылся на подъеме, при полных залах – что еще раз говорит в его пользу. К сожалению, иногда коммерческие вопросы выходят на первый план.

В 1994 году “Сансет бульвар” был записан в студии. Роль Нормы вновь исполнила Гленн Клоуз, за Джо пел Алан Кэмпбелл, а за Бетти – Джуди Кун, известная американская актриса (в частности, она исполняла роль Флоренс в “Шахматах” на Бродвее, а также роль Козетты в “Отверженных” – в том числе и в юбилейном концерте).

В 1996 году спектакль был поставлен в Мельбурне. Режиссером постановки вновь был Тревор Нанн. Роль Нормы исполнила Дебра Бирн, ранее также игравшая во многих мюзиклах Эндрю. Спектакль шел до 1997 года. Кроме того, спектакль был также поставлен в Торонто.

Скорее всего, постановки еще будут – на спектакле ни в коем случае нельзя ставить точку. В будущем планируется выпустить “Сансет бульвар” на видео – пока предполагалось, что Норму вновь сыграет Гленн Клоуз. Она же играла и на концерте, посвященном пятидесятилетию композитора, и те, кто видел его, могут сказать, что эта роль создана для нее. Разумеется, пока планы фильма остаются планами, но хочется надеяться, что когда-нибудь они воплотятся в жизнь, и история из жизни Голливуда получит продолжение.